омг, блин, золя
ЗОЛЯ
читать дальше(это как раскрытие названия, очевидно)
Этьен сразу оживился. Как! Рабочему запрещается рассуждать? Нет, все
это скоро переменится - рабочий теперь начал кое-что понимать. В старые годы
шахтер жил у себя в шахте, как скот, как машина, добывающая уголь, - вечно
под землей, слепой и глухой ко всему, что происходит кругом. Потому-то
заправилы-богачи могли вволю и продавать и покупать рабочего, а потом драть
с него шкуру, - сам рабочий и не подозревал, что с ним делают. Теперь же
углекоп пробуждается там, внизу, пускает в недрах земли росток, как
настоящее зерно; и в одно прекрасное утро увидят, что произрастет на полях!
Да, вырастут люди, целая рать, которая восстановит справедливость. Разве все
граждане не равны со времени революции? Раз все имеют одинаковое
избирательное право, то почему же рабочий должен оставаться рабом хозяина,
платящего ему? Крупные общества со своими машинами подавляют все, и сейчас
нет даже тех гарантий, которые были в старину, когда люди, занимавшиеся
одним и тем же ремеслом, объединялись в цехи и знали, как постоять за себя.
Вот из-за этого-то, черт возьми, да из-за многого другого однажды все и
рухнет, - а случится это, когда рабочие станут образованными. Взять хоть бы
их поселок: деды не могли подписать своего имени, отцы уже подписывались, а
сыновья умеют читать и писать не хуже ученых. Да, все растет, растет
понемногу; обильная жатва людей созревает на солнце! С той минуты, как они
не будут прикреплены к своему месту на всю жизнь и смогут, если пожелают,
занять место соседа, почему не явится у них желание пустить в дело кулаки,
чтобы стать сильнее?
--
- Хлеба! Хлеба! Хлеба!
Энбо сердился и бешено крикнул среди этого шума:
- Хлеба! Да разве в этом все, болваны?
Вот он всегда ел, но разве он меньше мучился? Его несчастное
супружество, исковерканная жизнь - все вдруг поднялось и подступило к горлу,
как предсмертная икота. Еще не все прекрасно, когда есть хлеб. И какой это
идиот полагает, счастье людей в распределении богатства? Пустые
мечтатели-революционеры могут разрушить общество и построить новое, но они
не прибавят ни одной радости человечеству и не уменьшат его горя, отрезая
для каждого по ломтю. Они скорее увеличат несчастье мира, если массы от
мирного удовлетворения своих инстинктов поднимутся до ненасытных терзаний
страстей: тогда не только люди, но и псы завоют от отчаяния. Нет!
Единственное благо-это небытие, а уж если существуешь, - будь деревом, будь
камнем, даже еще меньше, - песчинкой, которая не может истекать кровью под
ногой прохожего.
От нестерпимого страдания глаза Энбо набухли, и жгучие слезы потекли по
его щекам. Дорога тонула в сумраке. В фасад дома полетели камни. У него уже
не было злобы против этих голодных людей. Терзаемый жгучей сердечной раной,
он бормотал сквозь слезы:
- Глупцы! Глупцы!
Но крик желудка покрыл все, как сокрушительный, сметающий вихрь. Несся
рев:
- Хлеба! Хлеба! Хлеба!
--
Но тут их задержала на несколько минут в передней кухарка, поднявшаяся из подвального этажа. В отчаянии она заявила, что снимает с себя всякую ответственность за обед, так как кондитер из Маршьенна до сих пор не доставил слоеных пирожков, заказанных на четыре часа, - по-видимому, он сбился с пути, испугавшись этих бандитов, а может быть его по дороге ограбили. Она уже воочию видела, как где-то за кустиком толпа расхищает пирожки и три тысячи несчастных, требовавших хлеба, набивают себе ими брюхо. Так или иначе она предупредила хозяина - уж лучше бросить обед в огонь, чем испортить его из-за революции.
--
Вы напрасно восстаете против богатых, - у вас у самих не хватит мужества отдать бедным деньги, которые посылает вам судьба... Вы недостойны познать счастье, пока цепляетесь за собственность и пока ваша ненависть к буржуазии будет корениться единственно в вашей неутолимой потребности самим стать такими же буржуа.
--
А Этьен прислушивался из-за дверей; последняя надежда покинула его, и
на душе у него было горько. Он вспоминал предсказание Раснера там в лесу,
когда тот грозил ему неблагодарностью толпы. Что за животная тупость! Что за
гнусная забывчивость, - как будто не он оказал им тысячи услуг! Толпой
руководила слепая сила, упорно раздиравшая самое себя. И к ярости от
присутствия озверелых и себе же вредивших людей присоединялось отчаяние от
собственного падения, сознание трагического конца, к какому привели его
честолюбивые мечты. Так что же? Неужели все кончено? Этьен вспоминал, как
там, под сенью буков, он слышал три тысячи сердец, бившихся в унисон с его
сердцем. В тот день популярность была в его руках, он владел толпой, она
почувствовала в Этьене своего вожака. Тогда Этьена опьяняли мечты: Монсу у
его ног, а потом Париж, где он, может быть, станет депутатом и обрушится на
буржуа своими речами. Он мечтал о первой речи, произнесенной рабочим с
парламентской трибуны. А теперь все кончено! Он чувствовал себя несчастным,
его ненавидели; те же самые люди теперь с кирпичами в руках преследуют его.
В это время голос Раснера раздался громче:
- Насилие никогда не приводило к хорошим результатам, в один день мира
не переделаешь. Те, кто обещал вам переменить все сразу, - либо несерьезные
люди, либо прохвосты!
- Браво! Браво! - кричала толпа.
Кто же был виновником? Этьен продолжал задавать себе все тот же
угнетавший его вопрос. Действительно ли он был виноват во всем - в этом
несчастье, от которого сам исходил кровью, в этой нищете одних и гибели
других - женщин и детей, исхудавших и сидевших без хлеба? Однажды вечером,
еще до катастрофы, перед ним встало это мрачное видение. Но его уже
возбуждала вместе со всеми товарищами какая-то сила! К тому же он никогда не
руководил ими, - они сами вели его, побуждая на такие поступки, которых он
никогда бы не совершил, если бы на него не напирала сзади смятенная толпа.
При каждом насилии события подавляли его, так как ни одного из них он и не
мог предвидеть, и не хотел. Разве мог он, например, ожидать, что его
приверженцы из поселка вооружатся в один прекрасный день камнями против него
же? Эти бесноватые лгали, обвиняя его в том, что он обещал им сытость и
безделье! К этому оправданию, к доводам, которыми он пытался заглушить
угрызения совести, примешивалось затаенное беспокойство - мысль, что он
оказался не на высоте положения, и Этьена, как всякого мечущегося недоучку,
охватило сомнение. Но ведь он дошел до последнего предела, он даже не
соглашался с товарищами, он испугался их, испугался этой огромной массы,
слепой и непреодолимой народной массы, мчавшейся стихийно и сметавшей все на
своем пути, вопреки правилам и теориям. Отвращение мало-помалу заставило его
отойти от товарищей; ему было неприятно с ними, вкусы его стали тоньше, и он
всем своим существом тянулся к стоящему выше классу.
--
Сами Грегуары обрели прежнее спокойствие и добродушие; они прощали своих честных шахтеров, которые в недрах шахт подают пример вековой покорности.
--
- Что ж поделаешь? Единственная твоя ошибка в том, что ты рискнул в
Вандаме миллионом, полученным за твою акцию Монсу. Ты причинил самому себе
невероятный вред, а собачья работа тебя окончательно разорила. Моя же акция
спокойно лежала в ящике и кормила меня, хотя я ничего не делал, да еще будет
кормить моих детей и внучат.
и еще тысяча цитат и сцен
он так. крут