читать дальшеКонечно, Баратынский схематичен. Бесстильность Фета всякому видна. Блок по-немецки втайне педантичен. У Анненского в трауре весна. Цветаевская фанатична муза. Ахматовой высокопарен слог. Кузмин манерен. Пастернаку вкуса Недостает: болтливость — вот порок. Есть вычурность в строке у Мандельштама. И Заболоцкий в сердце скуповат. Какое счастье — даже панорама Их недостатков, выстроенных в ряд!
читать дальшеВ тот год я жил дурными новостями, Бедой своей, и болью, и виною. Сухими, воспаленными глазами Смотрел на мир, мерцавший предо мною. И мальчик не заслуживал вниманья, И дачный пес, позевывавший нервно. Трагическое миросозерцанье Тем плохо, что оно высокомерно.
читать дальшеЕвангелие от куста жасминового, Дыша дождем и в сумраке белея, Среди аллей и звона комариного Не меньше говорит, чем от Матфея. Так бел и мокр, так эти грозди светятся, Так лепестки летят с дичка задетого. Ты слеп и глух, когда тебе свидетельства Чудес нужны еще, помимо этого. Ты слеп и глух, и ищешь виноватого, И сам готов кого-нибудь обидеть. Но куст тебя заденет, бесноватого, И ты начнешь и говорить, и видеть.
читать дальшеРебенок ближе всех к небытию. Его еще преследуют болезни, Он клонится ко сну и забытью Под зыбкие младенческие песни. Его еще облизывает тьма, Подкравшись к изголовью, как волчица, Заглаживая проблески ума И взрослые размазывая лица. Еще он в белой дымке кружевной И облачной, еще он запеленат, И в пене полотняной и льняной Румяные его мгновенья тонут. Туманящийся с края бытия, Так при смерти лежат, как он — при жизни, Разнежившись без собственного "я", Нам к жалости живой и укоризне. Его еще укачивают, он Что помнит о беспамятстве — забудет. Он вечный свой досматривает сон. Вглядись в него: вот-вот его разбудят.
И Вийон
читать дальшеО люди-братья, мы взываем к вам: Простите нас и дайте нам покой! За доброту, за жалость к мертвецам Господь воздаст вам щедрою рукой. Вот мы висим печальной чередой, Над нами воронья глумится стая, Плоть мертвую на части раздирая, Рвут бороды, пьют гной из наших глаз... Не смейтесь на повешенных взирая, А помолитесь господу за нас.
Мы – братья ваши, хоть и палачам Достались мы, обмануты судьбой, Но ведь никто,- известно это вам? – Никто из нас не властен над собой! Мы скоро станем прахом и золой, Окончена для нас стезя земная, Нам бог судья! И к вам, живым взывая, Лишь об одном мы просим в этот час: Не будьте строги, мертвых осуждая, И помолитесь господу за нас!
Здесь никогда покоя нет костям: То хлещет дождь, то сушит солнца зной, То град сечет, то ветер по ночам И летом, и зимою, и весной Качает нас по прихоти шальной Туда-сюда и стонет, завывая, Скелеты выставляет напоказ... Страшитесь, люди, это смерть худая! И помолитесь господу за нас.
О, господи, открой нам двери рая! Мы жили на земле, в аду сгорая. О, люди, не до шуток нам сейчас, Насмешкой мертвецов не оскорбляя, Молитесь, братья, господу за нас!
The Door by Miroslav Holub, translated from the Czech by Ian Milner читать дальше Go and open the door. Maybe outside there’s a tree, or a wood, a garden, or a magic city.
Go and open the door. Maybe a dog’s rummaging. Maybe you’ll see a face, or an eye, or the picture of a picture.
Go and open the door. If there’s a fog it will clear.
Go and open the door. Even if there’s only the darkness ticking, even if there’s only the hollow wind, even if nothing is there, go and open the door.
У человека тело Одно, как одиночка. Душе осточертела Сплошная оболочка С ушами и глазами Величиной в пятак И кожей - шрам на шраме, Надетой на костяк.
Летит сквозь роговицу В небесную криницу, На ледяную спицу, На птичью колесницу И слышит сквозь решетку Живой тюрьмы своей Лесов и нив трещотку, Трубу семи морей.
Душе грешно без тела, Как телу без сорочки, - Ни помысла, ни дела, Ни замысла, ни строчки. Загадка без разгадки: Кто возвратится вспять, Сплясав на той площадке, Где некому плясать?
И снится мне другая Душа, в другой одежде: Горит, перебегая От робости к надежде, Огнем, как спирт, без тени Уходит по земле, На память гроздь сирени Оставив на столе.
Дитя, беги, не сетуй Над Эвридикой бедной И палочкой по свету Гони свой обруч медный, Пока хоть в четверть слуха В ответ на каждый шаг И весело и сухо Земля шумит в ушах.
*** Жизнь, жизнь
I
Предчувствиям не верю и примет Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда Я не бегу. На свете смерти нет. Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо Бояться смерти ни в семнадцать лет, Ни в семьдесят. Есть только явь и свет, Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете. Мы все уже на берегу морском, И я из тех, кто выбирает сети, Когда идет бессмертье косяком.
II
Живите в доме - и не рухнет дом. Я вызову любое из столетий, Войду в него и дом построю в нем. Вот почему со мною ваши дети И жены ваши за одним столом - А стол один и прадеду и внуку: Грядущее свершается сейчас, И если я приподнимаю руку, Все пять лучей останутся у вас. Я каждый день минувшего, как крепью, Ключицами своими подпирал, Измерил время землемерной цепью И сквозь него прошел, как сквозь Урал.
III
Я век себе по росту подбирал. Мы шли на юг, держали пыль над степью; Бурьян чадил; кузнечик баловал, Подковы трогал усом, и пророчил, И гибелью грозил мне, как монах. Судьбу свою к седлу я приторочил; Я и сейчас, в грядущих временах, Как мальчик, привстаю на стременах.
Мне моего бессмертия довольно, Чтоб кровь моя из века в век текла. За верный угол ровного тепла Я жизнью заплатил бы своевольно, Когда б ее летучая игла Меня, как нить, по свету не вела.
Если бы кто-то меня спросил, Как я чую присутствие высших сил — Дрожь в хребте, мурашки по шее, Слабость рук, подгибанье ног, — Я бы ответил: если страшнее, Чем можно придумать, то это Бог.
Сюжетом не предусмотренный поворот, Небесный тунгусский камень в твой огород, Лед и пламень, война и смута, Тамерлан и Наполеон, Приказ немедленно прыгать без парашюта С горящего самолета, — все это он.
А если среди зимы запахло весной, Если есть парашют, а к нему еще запасной, В огне просматривается дорога, Во тьме прорезывается просвет, — Это почерк дьявола, а не Бога, Это дьявол под маской Бога Внушает надежду там, где надежды нет.
Но если ты входишь во тьму, а она бела, Прыгнул, а у тебя отросли крыла, — То это Бог, или ангел, его посредник, С хурмой «Тамерлан» и тортом «Наполеон»: Последний шанс последнего из последних, Поскольку после последнего — сразу он.
Это то, чего не учел Иуда. Это то, чему не учил Дада. Чудо вступает там, где помимо чуда Не спасет никто, ничто, никогда.
А если ты в бездну шагнул и не воспарил, Вошел в огонь, и огонь тебя опалил, Ринулся в чащу, а там берлога, Шел на медведя, а их там шесть, — Это почерк дьявола, а не Бога, Это дьявол под маской Бога Отнимает надежду там, где надежда есть.
Как стук колес вычерчивает ритм, Как сердца стук подобен четкой дроби Ночных копыт... Извечный алгоритм, Воздвигнутый над чередой надгробий Живых существ, украсивших мой путь,- Мужчин и женщин, лошадей и кошек, Собак и птиц... Их хочется вернуть, Но тени так бесследно тают в прошлом. Я одинок... Пылает на плечах Багряный плащ. (Сиреневый? Пурпурный?) В моих глазах, как в каменных печах, Дымится пепел погребальной урны. Скулящий страх калечит души жертв, Шагнувших в этот круг без покаянья. Прожорливая выверенность жерл, В моем лице нашедшая призванье - Сминать, как лист лирических основ, Судьбу и жизнь, Прощенье и разлуку, И детский смех, и радость чистых снов, И мертвых клятв возвышенную муку. Я чувствую свой страшный, черный дар Всей яростью обугленного мозга. Я рвал зубами вены, Но пожар Моей крови был безразличен звездам. Я принял паству. Выбирая ночь, Когда медведи понимали слово И искренне старались превозмочь Звериной волей волю - рук другого, А именно - мой жесткий произвол, С которым я удерживал их страсти. Дивились Рыбы, Скорпион и Вол Моей незримой и врожденной власти. Пастух медведей! Выжженный на лбу Извечный титул... Вызов вере в небо, Вселенной, раздувающей клобук, И Року, обесцветившему небыль! Я противопоставлен был всему И был бы мертв при первом же намеке Готовности - приветствовать ту Тьму, Что отнимает травяные соки У заспанной поверхности Земли... Поверьте, что слова с заглавной буквы Меняют смысл, переродясь в пыли В самшит, и кипарис, и бук... Вы Напрасно попытаетесь понять Урок друидов. Каменные руны Не обратят затертый разум вспять И не затронут выцветшие струны. Медведи спят. Ущербная луна Дарует серебро косматым мордам. В мои виски крадется седина Неторопливым, матовым аккордом. Как хочется уснуть... Закрыть глаза, Увидеть поле, полное ромашек, Где над ручьем кружится стрекоза, А в небе бродит облако - барашек. Вот в этот мир хочу шагнуть и я, Продолжив путь по кромке алой меди Заката. В те запретные края, Где светится Арктур - Пастух медведей...
Каждый из нас - это частный случай музыки и помех Так что слушай, садись и слушай божий ритмичный смех Ты лишь герц его, сот, ячейка, то, на что звук разбит Он таинственный голос чей-то, мерный упрямый бит Он внутри у тебя стучится, тут, под воротничком Тут, под горлом, из-под ключицы, если лежать ничком Стоит капельку подучиться - станешь проводником Будешь кабель его, антенна, сеть, радиоволна Чтоб земля была нощно, денно смехом его полна
Как тебя пронижет и прополощет, чтоб забыл себя ощущать, Чтоб стал гладким, словно каштан, на ощупь, чтобы некуда упрощать Чтобы пуст был, словно ночная площадь, некого винить и порабощать Был как старый балкон - усыпан пеплом, листьями и лузгой Шёл каким-то шипеньем сиплым, был пустынный песок, изгой А проснёшься любимым сыном, чистый, целый, нагой, другой Весь в холодном сиянье синем, распускающемся дугой Сядешь в поезд, поедешь в сити, кошелёк на дне рюкзака Обнаружишь, что ты носитель незнакомого языка Поздороваешься - в гортани, словно ржавчина, хрипотца Эта ямка у кромки рта мне скажет больше всех черт лица Здравствуй, брат мой по общей тайне, да, я вижу в тебе отца
Здравствуй, брат мой, кто независим от гордыни - тот белый маг Мы не буквы господних писем, мы держатели для бумаг Мы не оптика, а оправа, мы сургуч под его печать Старость - думать, что выбил право наставлять или поучать Мы динамики, а не звуки, пусть тебя не пугает смерть Если выучиться разлуке, то нетрудно её суметь Будь умерен в питье и пище, не стремись осчастливить всех Мы трансляторы: чем мы чище, тем слышнее господень смех
Мы оттенок его, подробность, блик на красном и золотом Будем чистыми - он по гроб нас не оставит. Да и потом Нет забавней его народца, что зовёт его по часам Избирает в своем болотце, ждёт инструкции к чудесам Ходит в Мекку, святит колодцы, ставит певчих по голосам
Слушай, слушай, как он смеется Над собою смеется сам
Вы говорите, что счастье за поворотом, Счастье находит хороших людей всегда. Теплых и нежных однажды полюбит кто-то... Да, - отвечаю. - Вас непременно да. Говорите, что я не хуже, а это значит, Счастье меня отыщет в любой стороне. Значит, когда-то меня навестит удача... Нет, - говорю. - Меня непременно нет.
Потому что я только маленький передатчик, Вам, живым, слова транслирующий извне О тепле, о лете, о море, судьбе, удаче, О тех чувствах, что не живут никогда во мне. Потому что я лист бумажный, ходы героев Процарапаны на коже моей навек. Потому что тот, кто однажды меня раскроет, Не найдет ничего ни в сердце, ни в голове. Говорю вам о призраках счастья, фантомах горя, О любви к незнакомцам, домах, где вовек не жил. Чьи-то знания наполняют меня по горло, И метания чьей-то прекрасной чужой души. Словно я выбирать на распутье когда-то вышел: Полным быть или полым, бросающим чувства в мир. И с тех пор я труба, словослив для кого-то свыше, И чужие легенды текут сквозь меня в эфир. Но когда-нибудь, у компа засидевшись ночью, пропуская в сознание белый словесный шум, ты услышишь дыхание в ритме отдельных строчек. Это я дышу.
В сновиденьях о тебе Прерываю сладость сна, Мерно дышащая ночь Звездами озарена. В грезах о тебе встаю И, всецело в их плену, Как во сне, переношусь Чудом к твоему окну.
II
Отзвук голосов плывет По забывшейся реке. Запах трав, как мысли вслух, Носится невдалеке. Безутешный соловей Заливается в бреду. Смертной мукою и я Постепенно изойду.
III
Подыми меня с травы. Я в огне, я тень, я труп. К ледяным губам прижми Животворный трепет губ. Я, как труп, похолодел. Телом всем прижмись ко мне, Положи скорей предел Сердца частой стукотне.
Перевод - Б. Л. Пастернака
У Катулла безоговорочно люблю всё: wikilivres.ca/wiki/Стихи_Катулла_(перевод_С.В._Шервинского) За этим переводом в бумажном варианте охочусь много лет.
Фурий! Нет у тебя ларя, нет печки, Ни раба, ни клопа, ни паутины, Есть отец лишь да мачеха, которым Камни дай -- разжуют и их отлично. Право, счастье тебе с таким папашей И с супругой железною папаши. Что ж дивиться? Ведь вы бодры, здоровы, Переварите все и не боитесь Ни пожара, ни кражи нечестивой, Ни отравы лихой, ни разоренья, -- Словом, беды любые вам не страшны. Ваше тело от стужи, и от зноя, И от голода до того иссохло, Что давно уже стало тверже рога. Чем же плохо тебе? Чем ты несчастлив?? Нету пота в тебе и нету слизи, Нет слюны и в носу соплей зловредных, -- Чище чистого ты. Прибавь к тому же, Что и зад у тебя солонки чище: В год ты какаешь десять раз -- не больше, Кал твой тверже бобов и крепче гальки, Можешь мять и тереть его руками -- Даже пальцев себе ты не измажешь. Научись ты ценить такое счастье, И не смей презирать все эти блага, И привычку оставь по сто сестерций Всюду клянчить: и так ты счастлив, Фурий!
XV (№15)
И себя, и любовь свою, Аврелий, Поручаю тебе. Прошу о малом: Если сам ты когда-нибудь пленялся Чем-нибудь незапятнанным и чистым, -- Соблюди моего юнца невинность! Говорю не о черни, опасаюсь Я не тех, что на форуме толкутся, Где у каждого есть свои заботы, -- Нет, тебя я боюсь, мне хрен твой страшен, И дурным, и хорошим, всем опасный. В ход пускай его, где и как захочешь, Только выглянет он, готовый к бою, Лишь юнца моего не тронь -- смиренна Эта просьба. Но если дурь больная До того доведет тебя, негодный, Что посмеешь на нас закинуть сети, -- Ой! Постигнет тебя презлая участь: Раскорячут тебя, и без помехи Хрен воткнется в тебя и ерш вопьется.
XVI (№16)
Вот я трахну вас спереди и сзади, Фурий-супарень и блядун Аврелий! Вы решили: стишки мои игривы -- Значит, я и в душе стыдлив не больно. Но поэт должен сам в себе лелеять Чистоту, но в стишках -- ни в коей мере! Лишь тогда в них наличны блеск и живость, Коль игривы и не стыдливы слишком И разжечь то, что чешется, умеют Не у мальчиков -- у мужей брадатых, Тех, кто ленится двинуть вспухшим удом. Вам, читавшим про тыщи поцелуев, Как поверить в мою мужскую силу? Вот я трахну вас спереди и сзади.
XXVII (№27)
Ну-ка, мальчик-слуга, налей полнее Чаши горького старого фалерна, Так велела Постумия -- она же Пьяных ягод пьянее виноградных. Ты ж, погибель вина -- вода, отсюда Прочь ступай! Уходи к суровым, трезвым Людям: чистым да будет сын Тионы!
И немного Рембо: читать дальшеСпящий в долине Где в пятнах зелени поет река, порой Цепляя за траву серебрянные клочья, Где первые лучи, над гордою горой Скользнув, блестят в росе, еще объятой ночью, — Спит молодой солдать, открыв по-детски рот И в клевер окунув мальчишеский затылок, Спит, бледный, тихо спит, пока заря встает, Пронзив листву насквозь, до голубых прожилок. С улыбкой зябкою он крепко спит, точь-в-точь Больной ребенок. Как продрог он в эту ночь — Согрей его, земля, в своих горячих травах! Цветочный аромат не в силах он вдохнуть. Он спит. Он положил ладонь себе на грудь: Там справа двая пятна — громных и кровавых. Перевод М. Яснова
Гласные. Из Артюра Рембо Владимир Микушевич «А» чёрный, белый «Е», «И» красный, «У» зелёный, «О» голубой – цвета причудливой загадки; «А» – чёрный полог мух, которым в полдень сладки Миазмы трупные и воздух воспалённый.
Заливы млечной мглы, «Е» – белые палатки, Льды, белые цари, сад, небом окроплённый; «И» – пламень пурпура, вкус яростно солёный – Вкус крови на губах, как после жаркой схватки.
«У» – трепетная гладь, божественное море, Покой бескрайних нив, покой в усталом взоре Алхимика, чей лоб морщины бороздят;
И бешено любимая интерпретация Рембо Давидом Бурлюком: Каждый молод, молод, молод, В животе чертовский голод; Так идите же за мной… За моей спиной Я бросаю гордый клич - Этот краткий спич! Будем кушать камни, травы, Сладость горечь и отравы, Будем лопать пустоту, Глубину и высоту, Птиц, зверей, чудовищ, рыб, Ветер, глины, соль и зыбь! Каждый молод, молод, молод, В животе чертовский голод; Все, что встретим на пути, Может в пищу нам идти.
Йож во фраке, а мне ещё у Графита нравятся "Озеро" и "Те, которые слышат зов". читать дальшеТе, которые слышат зов
Есть те, кто любит у рек селиться, Другим мила густота лесов, Есть те, кто в гнездах живут, как птицы... Есть те, которые слышат зов. Когда звезда им в окно мигает, Когда от ветра шипят кусты, Не попрощавшись, они сбегают, Услышав голос из темноты. Оставив вещи, родных оставив, Не разрушая чужие сны, Сквозь ограждения и заставы Идут лунатики без луны. Они сражаются, строят, лечат, Колдуют, празднуют и поют. Сыны и дочери человечьи Находят в чьих-то домах приют. Но стоит им отдохнуть немного, развеяв тучи чужих тревог, в их сны врывается вновь дорога, а с нею - сотни других дорог. И, зачарованы голосами, Пока спасенные мирно спят, Бросая все, что создали сами, Они из дома бегут опять. Их не волнует на самом деле, Чем им придется платить судьбе, Дорога стала их главной целью, От точки А и до точки Б. Не плачь по ним, как они не плачут, И не пытайся их удержать - Мир призовет все равно. Иначе Тоска зарежет верней ножа. Их ветер гонит прочь из-под крыши, С песка их смахивает прибой (и если голос в ночи услышишь, То ветер явится за тобой).
Я просыпаюсь порой от жажды, Но жажда слабенькая, не та. Меня спасает пока однажды Приобретенная глухота. Меня здесь любят. В меня здесь верят. Мне позаботиться есть о ком. ...как манят окна, как манят двери, О, как притягивает балкон! Как ни обманывайся, но зная Себя, нелепо шептать "не я". Бушуй же, кровь моя молодая! Кричи, отравленная моя! Неси же, ветер, куда захочешь, Толкай упрямо в дверной проем, Зови меня, тихий голос ночи, Ты, счастье проклятое мое!
читать дальшеВолонтёры находят их у помоек: облезлыми, грязными, с ожогами, переломами, язвами, пятнами от чернил. Сокрушаются "да за что же их?", гладят по хребтам переплетов кожаных и несут в приют для бездомных книг.
Хозяин приюта три месяца щей не ел, у него проблемы с деньгами и помещением, в кармане - одни счета. Он целыми днями чистит, шьёт и разглаживает, если при этом бы шли продажи, но нет. Не берут ни черта. И писали в газету, и рекламу давали уже - никакого толку. Но зато, когда он засыпает среди стеллажей, книги тихо урчат на полках.
читать дальшеСупермен не читает мысли, это было бы слишком просто. Сейчас объясню. Допустим, сосед-подросток за стеной все время крутит что-то-FM, врубает на полную, ты уже озверел совсем, и мечта одна -- заставить потише орать его. Ты едва ли скажешь: "Я читаю соседское радио".
Так и он -- не может не слышать. Чужие мысли бьются в него, как волны морские в мыс или дождевые капли в дорогу ямбом своим, анапестом, не устоять под натиском. Умные, ценные, важные обрывки, клочки, искры.
уменьшить зад подтянуть икры
ненавижу тебя ненавижу ненавижу овсянку
боже только бы свитер под курткой не наизнанку
а белья-то на ней нету хочется сигарету
господи время время нужно было заранее
Супермен все время на грани и ему хочется прекратить это. Он напряжен так, что я не найду эпитета. А ведь он летает, бегает, таскает глыбы, много умеет, мы ведь уже могли бы перестать быть, если бы он захотел. Но мы живем. Он милостив или мягкотел?
Но всему есть предел.
Думай внятно, пой про себя: "Трата-та-та-та та-та-та". Может быть, уцелеет твоя частота.
читать дальшеТем, которые производят шум сотнями тысяч тонн, Этим, не могущим в тишине даже предаться еде, c вросшими телефонными трубками, с неумолкающим ртом...
Что, им всем так уж нужно говорить каждый день?
Этим, которые двигают мебель в соседней квартире, Включают динамик на полквартала, стучат по клавишам всем отделом, палят в меня децибелами, выбивают во мне дыры...
Господи, ты не мог бы что-нибудь с ними сделать?
Много не нужно, я знаю прайс наизусть и помню, кто здесь начальник. Пусть себе дышат, пусть ходят, моргают пусть. Я просто хочу, чтобы они замолчали. Хочу обернуть их ватой, в поролон спеленать, услышать, как сходит на нет их мышиный писк, их машинный лязг.
Хочу узнать, как звенит натянутая тишина, тронуть её рукой, извлечь безупречное "ля".
Я понимаю, нас миллиарды, и все – как малые дети. Я подожду, сколько надо, я, в общем-то, очень стойкий. Но ты, похоже, давно оглох. Иначе бы ты заметил, как страшно шипит трасса и верещат стройки, как причитают старухи, жужжат мухи, как в трубах журчит вода и дрель за стеной стонет.
Как я стою здесь со спицей в ухе и молотком наготове.
мой спасательный круг Wilt thou forgive that sin where I begun, Which was my sin, though it were done before? Wilt thou forgive that sin, through which I run, And do run still, though still I do deplore? When thou hast done, thou hast not done, For I have more.
Wilt thou forgive that sin which I have won Others to sin, and made my sin their door? Wilt thou forgive that sin which I did shun A year or two, but wallow'd in, a score? When thou hast done, thou hast not done, For I have more.
I have a sin of fear, that when I have spun My last thread, I shall perish on the shore; But swear by thyself, that at my death thy Son Shall shine as he shines now, and heretofore; And, having done that, thou hast done; I fear no more.
на фамилию автора есть намёк в пятой строчке каждого шестистишия. More - фамилия жены.
И. БродскийКогда корабль не приходит в определенный порт Ни в назначенный срок, ни позже, Директор компании произносит:"Черт!" Адмиралтейство:"Боже!" Оба не правы. Но откуда нам знать о том, Что приключилось. Ведь не допросишь чайку, Ни акулу, с ее набитым ртом, Не направишь овчарку По следу. И какие вообще следы В океане. Ведь это сущий Бред. Еще одно торжество воды В состязании с сушей. В океане все происходит вдруг. Но потом еще долго волна теребит скитальцев: Доски, обломки мачты, спасательный круг. Все без отпечатков пальцев. И потом наступает осень, за ней - зима. Сильно дует сирокко. Лучшего адвоката Молчаливые волны могут свести с ума Красотою заката. И становится ясно, что нечего вопрошать Ни посредством горла, ни с помощью радиозонда Синюю рябь, продолжающую улучшать Линию горизонта. Что-то мелькает в газетах, толкующих так и сяк Факты, которых, собственно кот наплакал. Женщина в чем-то коричневом хватается за косяк. И оседает на пол. Горизонт улучшился. В воздухе соль и йод. Вдалеке на волне покачивается какой-то Безымянный предмет, и колокол глухо бьет В помещении Ллойда.
РелиафДумай, думай О соснах, струнах В каменных стенах Монастыря Хлопни дверью, Уйди, поверь мне, Пан скучает В обломках пня. Длинные косы, Стихи и слезы, Все забудешь, Коль хватит сил. Синий иней, Полет валькирий Над вечным ясенем Иггдрасиль.
Wolfoxкапитан, мы идем напрямик по теченьям осенних штормов, капитан, холодает вокруг и густеет туман за кормой. что за черт нас завел в эту мутную, гулкую даль? за бортом пролетают недели и даже года. капитан, мы вернемся? когда?
кому суждено повешенье - не утонет! и я был таким - бесстрашным, свободным, злым. ночь-шлюха не выдаст, патрульные не догонят, точи свой клинок, бродяга, вяжи узлы. пусть скалится роджер, пугает лохматых чаек, болтаясь на мачте, ему высоко видать. в команде "веселой кошки" любой отчаян... но только откель не ждали - пришла беда.
хэй-хо, капитан был молод, умен, отважен, и мы уважали, слушались, как отца. но как-то услышал в таверне прибрежной нашей от парня (не помню ни голоса, ни лица) о море зеркальном, что за краями карты, о море зеркальном, кладбище кораблей. мол, кто ни ходил - никто не пришел обратно, никто не причалил больше к родной земле.
капитан, ядовитые волны под килем несут нас на риф, капитан, мы снаружи миров. я не помню, как было - внутри. это край, промежуток, граница всех сущих морей, здесь бесправны молитвы, отчаянье, плаха и крест. капитан, к сожаленью, я трезв.
мы плыли тринадцать дней незнакомым курсом, по карте прожженной, крошившейся под рукой, и море казалось то пурпурным, то зеленым, то древним и черным, как память иных веков. и странные звери на нас из воды глядели, задумчивые, все в пятнах, как домино... повеяло гарью, яблоком переспелым. зеркальное море лежало у наших ног.
пустое, как брюхо нищего с голодухи, безумная, безбрежная простота. и мы поначалу ржали - что значит слухи! "гроза кораблей", "последнее где-то там"... потом перестали. дни заменялись днями. серело небо, скалило зубы туч. и кто-то кричал, что сверху следят за нами, а кто-то бродил, уставившись в пустоту. но наш капитан держался, бодрил уставших, "веселая кошка" летела стрелой вперед.
... вот шхуна чужая вынырнула из каши туманной. прошла к нам впритирку, боком, чуть сбавив ход. и сердце словно бы стало в момент чугунным, хребет - ледяная палка, в поту - спина. "веселая кошка" - название было шхуны, и брамсель заштопан криво - совсем как наш. и наш капитан - двойник? - но с лица, как братья... мираж ли? предсмертный бред? но не правда, нет... себя я увидел тоже. на миг. проклятье. с тех пор зеркала помещаю лицом к стене.
капитан, здесь вода, словно ртуть, тяжела, словно кровь, горяча. капитан, здесь не водится рыба, и птицы вдали не кричат. здесь и воздух - комками в груди, ни кричать, ни вздохнуть, это место - игра. наши жизни стоят на кону. капитан, я боюсь, что увижу во сне - и потом не усну.
кому суждено повешенье... суждено ли? не знаю, как право, вернулись мы в порт - домой. кого-то терзают все головные боли, кого-то - кошмары, кого-то нашли зимой под пирсом; кто-то кинжал себе в бок проспорил, а кто-то рванул в монахи - молить богов... душа моя - там, несется в зеркальном море, извечной дорогой без мелей и берегов.
Понимаете, Хьюстон, здесь, где нет других людей, социальных взаимодействий и эмоциональных привязанностей, стерильной суеты супермаркетов, сотен и тысяч лиц, что окружают тебя повсюду, здесь остаешься только ты.
Один среди всей этой пусто-ты и темно-ты. Удвоение одиночества, Хьюстон, это когда не с кем разделить и нет возможности поделиться, потому что есть только ты и этот мир, не имеющий ничего общего с разумом, чувствами, словами.
Медленные танцы галактик, доверчивая обнаженность лун и снежное кружево звезд — все это лишь неловкие эпитеты, которым никогда не передать Настоящее, и, понимая это, ты остаешься в полной тишине.
Наедине с красотой.
Отбой, Хьюстон. Мне кажется, что проблемы — у вас.
читать дальшеНе ходи, малыш, за двери, не ходи - мне можно верить: там за каждым поворотом чей-то ядовитый сад, там в твою ладошку вложат грубую подделку кожи и в глаза твои заглянут застеклённые глаза.
Не ходи, там воет вьюга, там с теплом не лживым туго, греют ядерные нимбы пережжённые мозги, там в цене овечьи шкуры, там ограды и бордюры, там прохожих убивают вставшие не с той ноги.
Рыболовными крючками, гарпунами и сетями тебя выдернут на сушу, душу взяв на абордаж - ты начнёшь бояться с ними и по трупам лезть к вершине, и отчаянно пытаться обнулить хронометраж.
Не боишься, смелый малый? Жизнь тебя поцеловала, ты убьёшь драконов страшных и игрушечным мечом, потому что тот, кто верит в миллион путей за дверью, никогда не усомнится в своём праве стать ключом.
Подожди, малыш упрямый... я возьму фонарь карманный и дверные смажу петли - нечего им зло скрипеть. Мы пойдём, держась за руки, в лабиринты переулков и пока мы верим в выход, нас не смогут запереть.
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, Не проси об этом счастье, отравляющем миры, Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, Что такое темный ужас начинателя игры!
Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки, У того исчез навеки безмятежный свет очей, Духи ада любят слушать эти царственные звуки, Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам, Вечно должен биться, виться обезумевший смычок, И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном, И когда пылает запад и когда горит восток.
Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье, И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, — Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело, В очи глянет запоздалый, но властительный испуг. И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело, И невеста зарыдает, и задумается друг.
Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ! Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча. На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
Камень
Взгляни, как злобно смотрит камень, В нем щели странно глубоки, Под мхом мерцает скрытый пламень; Не думай, то не светляки!
Давно угрюмые друиды, Сибиллы хмурых королей Отмстить какие-то обиды Его призвали из морей.
Он вышел черный, вышел страшный, И вот лежит на берегу, А по ночам ломает башни И мстит случайному врагу.
Летит пустынными полями, За куст приляжет, подождет, Сверкнет огнистыми щелями И снова бросится вперед.
И редко кто бы мог увидеть Его ночной и тайный путь, Но берегись его обидеть, Случайно как-нибудь толкнуть.
Он скроет жгучую обиду, Глухое бешенство угроз, Он промолчит и будет с виду Недвижен, как простой утес.
Но где бы ты ни скрылся, спящий, Тебе его не обмануть, Тебя отыщет он, летящий, И дико ринется на грудь.
И ты застонешь в изумленьи, Завидя блеск его огней, Заслыша шум его паденья И жалкий треск твоих костей.
Горячей кровью пьяный, сытый, Лишь утром он оставит дом И будет страшен труп забытый, Как пес, раздавленный быком.
И, миновав поля и нивы, Вернется к берегу он вновь, Чтоб смыли верные приливы С него запекшуюся кровь.
Волшебная скрипка
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, Не проси об этом счастье, отравляющем миры, Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, Что такое темный ужас начинателя игры!
Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки, У того исчез навеки безмятежный свет очей, Духи ада любят слушать эти царственные звуки, Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам, Вечно должен биться, виться обезумевший смычок, И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном, И когда пылает запад и когда горит восток.
Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье, И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, — Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело, В очи глянет запоздалый, но властительный испуг. И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело, И невеста зарыдает, и задумается друг.
Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ! Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча. На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
Потомки Каина
Он не солгал нам, дух печально-строгий, Принявший имя утренней звезды, Когда сказал: «Не бойтесь вышней мзды, Вкусите плод и будете, как боги».
Для юношей открылись все дороги, Для старцев — все запретные труды, Для девушек — янтарные плоды И белые, как снег, единороги.
Но почему мы клонимся без сил, Нам кажется, что Кто-то нас забыл, Нам ясен ужас древнего соблазна,
Когда случайно чья-нибудь рука Две жердочки, две травки, два древка Соединит на миг крестообразно?
Камень
Взгляни, как злобно смотрит камень, В нем щели странно глубоки, Под мхом мерцает скрытый пламень; Не думай, то не светляки!
Давно угрюмые друиды, Сибиллы хмурых королей Отмстить какие-то обиды Его призвали из морей.
Он вышел черный, вышел страшный, И вот лежит на берегу, А по ночам ломает башни И мстит случайному врагу.
Летит пустынными полями, За куст приляжет, подождет, Сверкнет огнистыми щелями И снова бросится вперед.
И редко кто бы мог увидеть Его ночной и тайный путь, Но берегись его обидеть, Случайно как-нибудь толкнуть.
Он скроет жгучую обиду, Глухое бешенство угроз, Он промолчит и будет с виду Недвижен, как простой утес.
Но где бы ты ни скрылся, спящий, Тебе его не обмануть, Тебя отыщет он, летящий, И дико ринется на грудь.
И ты застонешь в изумленьи, Завидя блеск его огней, Заслыша шум его паденья И жалкий треск твоих костей.
Горячей кровью пьяный, сытый, Лишь утром он оставит дом И будет страшен труп забытый, Как пес, раздавленный быком.
И, миновав поля и нивы, Вернется к берегу он вновь, Чтоб смыли верные приливы С него запекшуюся кровь.
Умный дьявол
Мой старый друг, мой верный Дьявол, Пропел мне песенку одну: — Всю ночь моряк в пучине плавал, А на заре пошел ко дну.
Кругом вставали волны-стены, Спадали, вспенивались вновь, Пред ним неслась, белее пены, Его великая любовь.
Он слышал зов, когда он плавал: «О, верь мне, я не обману»… Но помни, — молвил умный Дьявол, — Он на заре пошел ко дну.
Принцесса
В темных покрывалах летней ночи Заблудилась юная принцесса. Плачущей нашел ее рабочий, Что работал в самой чаще леса.
Он отвел ее в свою избушку, Угостил лепешкой с горьким салом, Подложил под голову подушку И закутал ноги одеялом.
Сам заснул в углу далеком сладко, Стала тихо тишиной виденья, Пламенем мелькающим лампадка Освещала только часть строенья.
Неужели это только тряпки, Жалкие, ненужные отбросы, Кроличьи засушенные лапки, Брошенные на пол папиросы?
Почему же ей ее томленье Кажется мучительно знакомо, И ей шепчут грязные поленья, Что она теперь лишь вправду дома?
…Ранним утром заспанный рабочий Проводил принцессу до опушки, Но не раз потом в глухие ночи Проливались слезы об избушке.
Гумилев Так, ладно, я прекращаю с Гумилевым, я могу это делать бесконечно.
Elli Cler ну что значит - как? я же прицельна брала, и именно там, где Части речи - они вообще настолько мои, что даже страшно так что я в основном перечитывала ) но и кое-что новое. очень его люблю
песнь дерева буду благодарна за мандельштама я к нему тепло отношусь, но при этом каких-то совсем своих стихотворений, кажется, не находила
27.09.2013 в 00:40
читать дальше
читать дальше
читать дальше
читать дальше
И Вийон
читать дальше
27.09.2013 в 00:52
27.09.2013 в 00:58
спасибо большое.
27.09.2013 в 01:01
by Miroslav Holub, translated from the Czech by Ian Milner
читать дальше
27.09.2013 в 01:10
Арсений Тарковский
читать дальше
А, ну и вот из Бродского, пожалуй.
27.09.2013 в 01:28
спасибо
нет, мне можно очевидное и известное тоже, ты что
даже если знаю - я может и не вспомнила еще о
бродского читаю как раз - ту книжку, что я у тебя взяла, помнишь
27.09.2013 в 01:49
держись там, кстати, что бы ни случилось
о, а я и забыла) как тебе?
надо будет и мне в ближайшее время припасть, сколько можно быть такой безграмотной) проверю, доросла ли - вдруг пойдет)
27.09.2013 в 01:52
Д.Быков
Бартоломе Торрес Наарро
А.Белянин
Полозкова, простите меня)
Графит (интернет-автор)
27.09.2013 в 01:56
У Катулла безоговорочно люблю всё: wikilivres.ca/wiki/Стихи_Катулла_(перевод_С.В._Шервинского)
За этим переводом в бумажном варианте охочусь много лет.
Но не столь цикл к Лесбии манит меня, сколь услаждает сатира.
И немного Рембо: читать дальше
27.09.2013 в 02:02
читать дальше
27.09.2013 в 02:07
27.09.2013 в 02:10
"Те, которые слышат зов" тоже прекрасны, спасибо.
27.09.2013 в 02:14
Пожалуйста.
27.09.2013 в 02:30
читать дальше
читать дальше
читать дальше
27.09.2013 в 02:37
Благодарствую.
27.09.2013 в 03:41
lllytnik.livejournal.com/ если интересно.
27.09.2013 в 04:28
на фамилию автора есть намёк в пятой строчке каждого шестистишия. More - фамилия жены.
27.09.2013 в 06:55
Релиаф
Wolfox
27.09.2013 в 08:44
27.09.2013 в 09:10
27.09.2013 в 16:16
Про ежа
читать дальше
Волшебная скрипка
Так, ладно, я прекращаю с Гумилевым, я могу это делать бесконечно.
27.09.2013 в 16:52
27.09.2013 в 17:15
и Хьюстона очень люблю, да
спасибо)
27.09.2013 в 17:48
27.09.2013 в 18:48
песнь дерева,
о, вот это я очень рад
О. Я ж забыл Бродского.
Письма римскому другу
Одиссей Телемаку
Письмо генералу Z
Письмо в бутылке
Я не то что схожу с ума
27.09.2013 в 21:20
ну что значит - как? я же прицельна брала, и именно там, где Части речи - они вообще настолько мои, что даже страшно
так что я в основном перечитывала ) но и кое-что новое. очень его люблю
песнь дерева
буду благодарна за мандельштама
я к нему тепло отношусь, но при этом каких-то совсем своих стихотворений, кажется, не находила
(и еще раз всем спасибо)
27.09.2013 в 21:54
polutona.ru/?show=1004010631
27.09.2013 в 22:39
www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7429
(кто о чём...)
28.09.2013 в 09:53
я ждала тебя. )))
ыть
29.09.2013 в 00:26
надо же. Ни раз не встречал этого стихотворения. Совершенно не мое, но очень интересно.